В.А.
Уходящая в осень дорога,
убегающая от себя.
В черном зеркале стынут огни.
Фонари — тревожным пунктиром.
Люди, люди... Потоки машин..
Каждый ищет свой дом и уют...
Но не им одолеть дорогу,
что уводит, уносит, летит
в мир, где реальность сместилась,
в мир мечты и тревоги,
в самое сердце
осени.
Ну а те, кто еще остался,
уцелел в отдельных квартирах
(интерьер в приглушенных тонах)
лишь заметят: «Ветреный вечер», —
и опустят тяжелые шторы
(в приглушенных тонах),
и вздохнут облегченно,
постаравшись не замечать
черногривой, рвущейся ввысь
и куда-то зовущей
осени.
И не знают, что мой Юго-Запад
этой ночью плывет сквозь осень
вслед за птицами и облаками.
...Замерев на краю сумерек,
запрокинувшись окнами в небо,
дом — огромный белый локатор
вслушивается в звенящие позывные
осени.
— Утонув в мягкой сонности кресел,
с еле слышным щелчком выключая
скучающий мир, —
к сожалению, к счастью не знают,
что в раздольном, пьянящем взлете
трепещет и вот-вот от земли оторвется
мой Юго-Запад.
И дорога уводит в осень.
...И для счастья так мало надо,
и над звездами ветер чист,
словно Млечный Путь — автострада,
и в конце, за всё, как награда —
темно-красный кленовый лист.
Начинается вечер —
бесконечная пьеса.
Начинаются звезды, —
и кончается небо
полоской заката,
и кончается осень
полоскою льда.
Голубой и сиреневый,
мечется ветер
от кварталов «Всегда»
к пустырям «Никогда».
Ни машин, ни людей
на притихших проспектах,
удивленно глядят
друг на друга дома...
Лишь как белая птица,
запоздавшее эхо
вновь и вновь повторяет:
«Скоро зима».
Забытый сон. Во сне друг друга мы не знаем.
По длинным и зеркальным переходам,
в клубящемся хрустальном лабиринте,
в молчании мы вновь и вновь проходим.
Каждый — лишь отражение чужого сна.
Мы видим лишь тени, лишь чужие имена,
и не находим среди них себя.
Так мы скользим, проходим — мимо, мимо...
Не узнавая жизни и судьбы —
Своей? Чужой? — Как знать...
Так лето с осенью, свой не окончив спор,
расходятся, но даль — одна для всех,
и долго отражает небо
их путь в страну
весны.
Всё — смятение, бури, напрасные страсти,
сумасшедшие мысли и никому не нужные мечты —
кончается негромким разговором
в золотистой комнате, у камина,
очень похожего на настоящий.
Здесь, в уютной мягкости кресел,
глядя, как искрится темно-вишневая влага
в голубом хрустале
— ах, напоминает закат!
На просвет... о, вовсе нет,
при чем здесь цвет
крови!..
скорее — рубин, гранат...
...Так вот, здесь
так приятно бывает вспомнить,
что там,
за туманным окном,
сгущаются серые сумерки,
и ветер раскачивает
черные скелеты деревьев.
Разговор двух воспитанных,
хорошо приспособленных к жизни людей,
понимающих цену всем старым и стертым словам:
— Помнишь, тогда была тоже осень...
— Ты дарил мне кленовые листья...
— Но знаешь, жизнь вовсе не так уж...
Впрочем, слова не нужны.
Ведь эти двое так давно
понимают друг друга.
Закурить сигарету,
улыбнувшись, задернуть тяжелые шторы
(в приглушенных
тонах...)
...А там, в темноте,
среди черных деревьев,
бредет, спотыкаясь,
душа.
1987